пбнбужПечаль. Я не чувствовал мхшэничего, кроме печали. Я осмотрел комнату, щжкщв которой можжигянаходился. Все хтимпространство было заполнено непрерывно пищащими ыхдгуюуаппаратами, поддерживающими во мне жизнь. Пахло кцлапчем-то ыяьхчхстерильным. щуюапфиРядом жниткнм— мои немногочисленные близкие, а есвнутри — знание, аодсчто я йгсюапскоро йжтсаумру. бхеаеВ голове кпгщхкрутилась только бжродна мысль: ыилэнхни оьечыхеодин чьеродитель не должен видеть, ъуькак ымщфъумирает его ребёнок. Повернув голову, я посмотрел хбшяна маму и папу — Шэрол абръви аэеСтива ясбэнчБарнсов, ехццгчэ— и начал всхлипывать:
- хьюеМне жаль. жъхнтрМне так аьчтжаль...
В оасьътом, ръхщччто я умирал, не было моей имрвины, как сйдъдне было и чьей-либо нсшеоснещё, явсуцлно пщхяюмне алгвсе равно было больно думать о пжбтом, через юлчто хжсепмоим родителям придется пройти, когда меня нбне станет. Я жтйььпдумирал от ьмлжшгдрака, а если точнее — от сердечной южжшэсаркомы, бграка бвсердца. пдЭто продолжалось уже мжьсртак долго... ббМне начало юяэказаться, йцйччто я готов.
Оказалось, что нет.
бщъхэщВ последнее время цфимне становилось все хуже эббъи бвеладехуже: боль в груди, усталость и пересиливающие всё остальное соаяввстрах ужнмчти чувство ягущкхчвины. яччктлнСтрах близости конца и страх перед тем, что будет янхпосле. учЯ много слышал о “принятии”, пши ляюжпфхизо нлвщьвсех сил старался убедить себя, что все яшяхсябудет хорошо. Но я не религиозен, ыпюкьеьв юавьмоём представлении за смертью должно последовать абсолютное ничто, и страх перед юийтгуэтим пронизывал мснфчвкаждую клеточку ыеммоего сознания.
Но хуже всего мныбыло чувство вины аъщгза то, ажжчто я оставил свою семью. ешбсиЯ понимал, что не хссделал ничего плохого, йбьгумно всё чдьырравно рвне мог уоне чувствовать вины перед родителями, эьъхкоторым придётся смириться ннфьс потерей своего единственного вхжкребенка, едва дожившего до 23 лет. На нйто, чтобы обеспечить мне ьжяьцъакомфорт в последние несколько месяцев, быбфяишушло немало жйденег, дкэбйфя знал ляучймоб лыьэтом. Моя ивъсемья не хкьщшбыла бедной, но назвать нас дхрбогачами нлцбщтжбыло ыхданщснельзя.
Внезапно к цхиькраю больничной юршкойки подступил дядя Шейн и накрыл лэяамою руку своей. Дядя — брат моего ыббыдъшотца. Он гйнвсегда был рядом, когда я рос. щбчсэЧестно говоря, я пфггпвоспринимал его как вкэпыехвторого папу. Они йщкс отцом даже работали яхвместе, вэчиьв строительной компании. Дядя посмотрел ритуна меня с печалью, наклонился и феъпрошептал мне екхнуена стухо:
фрхщрщ— Я рьунбипозабочусь о них. Не волнуйся ххиоб их будущем.
Я посмотрел прямо на него, жемсяпи он хссэлне отвел глаз. Никогда прежде я не видел юхгхсстолько решимости, твепонимания инби печали ачшэдпв одном взгляде. И самого вмжуфдядю ншлдя тоже никогда не видел таким. Он шпчынгвсегда вгэъбыл душой любой компании сыи постоянно шутил.
И вдруг я кмаымаощутил, как где-то хцвясглубоко внутри цсэмтшхзазвучал голос, о котором мне говорили в эктечение долгих этщйтелет, но ыайкоторый юмйукя рхтеруже не надеялся услышать.
Принятие.
ндяэущМое время подошло члюычеюк гфшыконцу. Когда я нурмошэто понял, с аяупмоих ъишвфплеч как будто свалился цыдйтяжелый югяифгруз. Я лежал на кровати со слезами на ахйнвгглазах, тфбдюно теперь, наконец, это ущжепгъбыли ужнцслёзы принятия. В последний раз нвяьхщооглядев комнату, в последний раз еюруквзглянув на родителей и дядю, я медленно закрыл глаза. шщгюЖизнь, ръшчскоторую я гызнал, наконец-то увэвхлзакончилась.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|