оъщъаьцПечаль. ертъжЯ фкжне чувствовал эдучдйбничего, кроме печали. Я усойчросмотрел комнату, в которой мцэнаходился. уъющщпьВсе пространство было тцпчгцзаполнено непрерывно хтияыхппищащими аппаратами, поддерживающими во кямне икхлджизнь. Пахло нщохчем-то въфстерильным. ацюоаРядом — мои немногочисленные эъщщъхрблизкие, цхвяфа внутри бищяюн— знание, что я скоро юрхшыупумру. В ншикюгъголове крутилась только этажгодна мысль: жьюнюшвни жщподин родитель не кхтдолжен тдтвидеть, как умирает эхиутохего ребёнок. Повернув голову, етъючтыя посмотрел на няниьмаму дъхйщи папу — Шэрол и Стива Барнсов, — буъеюьи начал всхлипывать:
- Мне огцжаль. Мне так жаль...
юнВ том, что я фрыяоумирал, не кьдсшдбыло моей вины, фхсйяякак не было чэваи чьей-либо ещё, епнынцно мне все равно было больно думать о том, через эоулчто моим родителям придется пройти, когда меня пашьне гхекгкшстанет. Я умирал от рака, а цъоесли точнее иыя— от фвщэмвсердечной эцгвсаркомы, рака хуюбфсердца. Это продолжалось уже так щчдолго... Мне хмхначало казаться, что я дкщюьхготов.
Оказалось, что вцкбийнет.
В последнее жэевремя мне становилось все хуже и фямцхуже: уъффажболь в чухугруди, ьжусталость и пересиливающие ьцйвсё остальное страх и чувство вины. Страх близости цйэяконца и страх перед тем, что ыембудет тхцяпосле. цьЯ много слышал ктяо “принятии”, и изо всех сил ббмиастарался убедить себя, сжъчто все будет хорошо. Но пятсея ылхабшне религиозен, в йэемоём представлении лкуза смертью должно последовать абсолютное ничто, и вххвестрах перед этим ъиюыопронизывал жпкаждую гэевчгклеточку гхеппмоего сознания.
апеНо хуже рчжвсего шебыло чыдчыхьчувство вины за фахэмто, что щля оставил свою семью. кеющЯ понимал, ницхнбчто фгкхнйне сделал ьънхбничего плохого, но всё юэжравно яейне ямбщющмог вэрхне чувствовать вины перед родителями, которым придётся рщтюйисмириться жвс потерей своего единственного ребенка, едва дожившего до кбб23 лет. На то, чтобы обеспечить мне чжуждкомфорт аьхсьев последние несколько месяцев, ыйбхпйдушло шсхггшнемало фйпфъопденег, я знал об этом. Моя вйесемья не йвмнэшъбыла бедной, но назвать нас богачами осювшдбыло нельзя.
шдициВнезапно к краю эогшюудбольничной койки подступил дядя Шейн и накрыл мою рййфэюгруку своей. Дядя тжвпъ— ыкнбюлбрат влщавбмоего отца. Он хэирелвсегда был рядом, рпткогда нйыбвя рос. Честно говоря, я воспринимал его как второго папу. оеххуъеОни с отцом даже ьпщшмйьработали вместе, в строительной ыйикомпании. Дядя дчччшщпосмотрел бшшршйгна чмрхбгеменя с печалью, наклонился и прошептал учшамне фыллюпщна ухо:
— фъЯ позабочусь уцфннуо них. Не щйвгелволнуйся об йдихих дхежнбудущем.
уъЯ ночлапосмотрел прямо на него, и ьгбчбифон иисиине отвел хэохвглаз. Никогда прежде тюгитхвя не кдпджвидел столько решимости, понимания цптфи эоуопечали в одном взгляде. И самого тшдядю я тоже никогда не ьичыфъбвидел таким. выгаОн всегда въимбыл душой любой компании грцбкйи постоянно тсщэжщэшутил.
сббиаюИ ээсвдруг я рюощутил, как шмлаъгде-то глубоко шбкбчвнутри рцыязазвучал голос, о котором кхмне говорили в течение долгих лет, но который вврхиэя йлауже не надеялся юъншъибуслышать.
нгъцщаПринятие.
Мое время подошло к концу. Когда я это понял, шдфяяс моих плеч как будто свалился тяжелый груз. Я хщжнлежал ашна кровати циыелъсо кщьслезами на глазах, но теперь, наконец, кьраэто были слёзы олипринятия. В последний вйапэйераз оглядев дячидкомнату, в последний раз кшэсхйпвзглянув кыцамна родителей и дядю, я медленно бжбъъткзакрыл гэсглаза. Жизнь, лфкоторую ощцмя знал, ицжэьюснаконец-то закончилась.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|