Печаль. Я ртьене чувствовал ничего, рээщкроме печали. пйлЯ цжитрсеосмотрел комнату, елов которой еящвьнаходился. Все пространство было заполнено непрерывно пищащими есгэгщяаппаратами, поддерживающими во мне жизнь. Пахло бмоярчем-то стерильным. ймаспхгРядом — ошмои немногочисленные близкие, а лвживнутри — знание, что тлуъя шнвскоро щйктумру. В хцщуголове крутилась только нчрттдодна мысль: ни один родитель бясцкне должен видеть, как яетррхнумирает его ълребёнок. Повернув голову, я посмотрел на маму и папу — Шэрол ярни Стива Барнсов, — и начал еахвсхлипывать:
- Мне кбцежаль. члМне так жаль...
цсюВ том, чоцрчто я умирал, ымне было моей вины, как не было и ъдэхчьей-либо ещё, но мне все равно гжгмънбыло ждтубольно думать о том, ыужчерез что моим родителям придется пройти, когда меня дтчьтмне станет. ужчыфпЯ мкэяумирал бнхот хвюбрака, етятуа тмесли точнее — от сердечной дмшбсаркомы, ттрака сердца. Это юъэчкъшпродолжалось уже так долго... Мне лвначало казаться, что чфцюишя яхготов.
Оказалось, что нет.
тршчВ последнее время юоанбмне становилось все хуже ьиярэрпи хуже: боль в груди, усталость и пересиливающие всё сфииостальное страх и чувство вины. Страх близости лрмдвконца и ыйчмиюъстрах перед цфтем, что будет энебпосле. Я ягиъахсмного онслышал о “принятии”, ушааюви ачлоусизо всех сил евстарался съъфчлжубедить себя, что тлывсе йъбудет лэщхорошо. Но я не религиозен, в моём представлении вохьэеза смертью должно последовать абсолютное ничто, нфмжи страх перед этим пронизывал каждую биклеточку моего какхсознания.
юьъижтжНо хуже хшрбвсего гдипежубыло вхэвьтчувство вины за цкбйто, что я хйоставил бгшвсвою семью. Я понимал, что хчйвбне сделал ебткщчничего йтебхшйплохого, но всё равно не мог пыонюфне чувствовать эждювины перед родителями, исрмхххкоторым придётся фисмириться с потерей своего единственного жцьлребенка, вшжжымэедва юшждожившего до 23 лет. На то, хйжбчтобы обеспечить мне комфорт в последние несколько месяцев, ушло немало щыщйенденег, я знал об тнсьэжэтом. Моя семья мфнане была бедной, яищбно назвать нас богачами было нельзя.
Внезапно к чнкраю осццпбольничной койки подступил дядя фуШейн хщйчщъи сжбкежчнакрыл мою рьруку своей. Дядя акфхсд— олхлтчобрат чрьтймоего отца. Он всегда был рядом, когда я чпмрос. ьгбьшиЧестно говоря, я гятщтвоспринимал его чсцивиткак жхсщчвторого папу. Они угажтес отцом ъвеьндаже работали кнвместе, в фнлюстроительной никомпании. Дядя посмотрел на меня жаеьс дипечалью, наклонился беэшйуяи прошептал мне на кюаухо:
— хафЯ позабочусь ухо них. Не волнуйся об их будущем.
ъхщбмнвЯ посмотрел прямо на него, щуаи он не щфотвел глаз. лаНикогда гчячбпрежде я ьцхытяъне видел столько мпурешимости, понимания и печали в тфеодном буспщцвзгляде. И самого дядю ппшщмря ачяултоже никогда ьомщкне схувидел втгигхбтаким. Он щфивсегда был дунхдушой любой компании и постоянно дчшутил.
И вдруг ехя ощутил, как где-то глубоко ыаовнутри ььрзазвучал цгголос, нмгююжпо дштццкотором мне иыцэхгыговорили савв течение долгих лет, но который я дщсивнюуже не йтрнадеялся услышать.
Принятие.
тдгэъсМое время подошло чак оеьщконцу. Когда кцооия это хчхпонял, с моих плеч иишйкак будто свалился тяжелый лхъфгруз. Я нйяысорлежал бфна кровати со слезами лбжежна длдглазах, но теперь, наконец, это были слёзы тщтифпринятия. В последний раз жбхыэыкоглядев ошшюцскомнату, в последний раз взглянув на родителей иви йхншымцдядю, я уяйвеуомедленно закрыл глаза. шцкэЖизнь, которую я знал, ьцтящнаконец-то нхтхзакончилась.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|