Глава 2

Стоял — вспоминаю.Был этот блеск.И этотогданазывалось Невою.

Немолод очень лад баллад,но если слова боляти слова говорят про то, что болят,молодеет и лад баллад.Лубянский проезд.Водопьяный.Видвот.Вотфон.В постели она.Она лежит.Он.На столе телефон.«Он» и «она» баллада моя.Не страшно нов я.Страшно то,что «он» — это яи то, что «она» —моя.При чем тюрьма?Рождество.Кутерьма.Без решеток окошки домика!Это вас не касается.Говорю — тюрьма.Стол.На столе соломинка.

Тронул еле — волдырь на теле.Трубку из рук вон.Из фабричной марки —две стрелки яркиеомолниили телефон.Соседняя комната.Из соседнейсонно:— Когда это?Откуда это живой поросенок? —Звонок от ожогов уже визжит,добела раскален аппарат.Больна она!Она лежит!Беги!Скорей!Пора!Мясом дымясь, сжимаю жжение.Моментально молния телом забегала.Стиснул миллион вольт напряжения.Ткнулся губой в телефонное пекло.Дырысверляв доме,взмывМясницкуюпашней,рвякабель,номерпулейлетелбарышне.Смотрел осовело барышнин глаз —под праздник работай за двух.Красная лампа опять зажглась.Позвонила!Огонь потух.И вдругкак по лампам пошло́ куролесить,вся сеть телефонная рвется на нити.—67—10!Соедините! —В проулок!Скорей!Водопьяному в тишь!Ух!А то с электричеством станется —под Рождествона воздух взлетишьсо всейсо своейтелефоннойстанцией.Жил на Мясницкой один старожил.Сто лет после этого жил —про это лишь —сто лет! —говаривал детям дед.— Было — суббота...под воскресенье...Окорочок...Хочу, чтоб дешево...Как вдарит кто-то!..Землетрясенье...Ноге горячо...Ходун — подошва!.. —Не верилось детям,чтоб так-тода там-то.Землетрясенье?Зимой?У почтамта?!

Протиснувшись чудом сквозь тоненький шнур,раструба трубки разинув оправу,погромом звонков громя тишину,разверг телефон дребезжащую лаву.Это визжащее,звенящее этопальнуло в стены,старалось взорвать их.Звоночинкитыщейот стенрикошетомпод стулья закатывалисьи под кровати.Об пол с потолка звоно́чище хлопал.И снова,звенящий мячище точно,взлетал к потолку, ударившись о́б пол,и сыпало вниз дребезгою звоночной.Стекло за стеклом,вьюшку за вьюшкойтянулозвенеть телефонному в тон.Трясяручоночкойдом-погремушку,тонул в разливе звонков телефон.

От сначуть видно —точка глазиголит щеки жаркие.Ленясь, кухарка поднялась,идет,кряхтя и харкая.Моченым яблоком она.Морщинят мысли лоб ее.— Кого?Владим Владимыч?!А! —Пошла, туфлёю шлепая.Идет.Отмеряет шаги секундантом.Шаги отдаляются...Слышатся еле...Весь мир остальной отодвинут куда-то,лишь трубкой в меня неизвестное целит.

Застыли докладчики всех заседаний,не могут закончить начатый жест.Как были,рот разинув,сюда онисмотрят на Рождество из Рождеств.Им видима жизньот дрязг и до дрязг.Дом их —единая будняя тина.Будто в себя,в меня смотрясь,ждалисмертельной любви поединок.Окаменели сиренные рокоты.Колес и шагов суматоха не вертит.Лишь поле дуэлида время-докторс бескрайним бинтом исцеляющей смерти.Москва —за Москвой поля примолкли.Моря —за морями горы стройны.Вселеннаявсякак будто в бинокле,в огромном бинокле (с другой стороны).Горизонт распрямилсяровно-ровно.Тесьма.Натянут бичевкой тугой.Край один —я в моей комнате,ты в своей комнате — край другой.А между —такая,какая не снится,какая-то гордая белой обновой,через вселеннуюлегла Мясницкаяминиатюрой кости слоновой.Ясность.Прозрачнейшей ясностью пытка.В Мясницкойдеталью искуснейшей выточкикабельтонюсенький —ну, просто нитка!И всёвот на этой вот держится ниточке.

Раз!Трубку наводят.Надеждубрось.Два!Как разостановилась,не дрогнув,междумоихмольбой обволокнутых глаз.Хочется крикнуть медлительной бабе:— Чего задаетесь?Стоите Дантесом.Скорей,скорей просверлите сквозь кабельпулейлюбого яда и веса. —Страшнее пуль —оттудасюда вот,кухаркой оброненное между зевот,проглоченным кроликом в брюхе удавапо кабелю,вижу,словоползет.Страшнее слов —из древнейшей древности,где самку клыком добывали люди еще,ползлоиз шнура —скребущейся ревностивремен троглодитских тогдашнее чудище.А может быть...Наверное, может!Никто в телефон не лез и не лезет,нет никакой троглодичьей рожи.Сам в телефоне.Зеркалюсь в железе.Возьми и пиши ему ВЦИК циркуляры!Пойди — эту правильность с Эрфуртской сверь!Сквозь первое горебессмысленный,ярый,мозг поборов,проскребается зверь.

Красивый вид.Товарищи!Взвесьте!В Париж гастролировать едущий летом,поэт,почтенный сотрудник «Известий»,царапает стул когтём из штиблета.Вчера человек —единым махомклыками свой размедведил вид я!Косматый.Шерстью свисает рубаха.Тоже туда ж!?В телефоны бабахать!?К своим пошел!В моря ледовитые!

Медведем,когда он смертельно сердится,на телефонгрудьна врага тяну.А сердцеглубже уходит в рогатину!Течет.Ручьища красной меди.Рычанье и кровь.Лакай, темнота!Не знаю,плачут ли,нет медведи,но если плачут,то именно так.То именно так:без сочувственной фальшискулят,заливаясь ущельной длиной.И именно так их медвежий Бальшин,скуленьем разбужен, ворчит за стеной.Вот так медведи именно могут:недвижно,задравши морду,как те,повыть,извытьсяи лечь в берлогу,царапая логово в двадцать когтей.Сорвался лист.Обвал.Беспокоит.Винтовки-шишкине грохнули б враз.Ему лишь взмедведиться может такоесквозь слезы и шерсть, бахромящую глаз.

Кровать.Железки.Барахло одеяло.Лежит в железках.Тихо.Вяло.Трепет пришел.Пошел по железкам.Простынь постельная треплется плеском.Вода лизнула холодом ногу.Откуда вода?Почему много?Сам наплакал.Плакса.Слякоть.Неправда —столько нельзя наплакать.Чёртова ванна!Вода за диваном.Под столом,за шкафом вода.С дивана,сдвинут воды задеваньем,в окно проплыл чемодан.Камин...Окурок...Сам кинул.Пойти потушить.Петушится.Страх.Куда?К какому такому камину?Верста.За верстою берег в кострах.Размыло всё,даже запах капустныйс кухнивсегдашний,приторно сладкий.Река.Вдали берега.Как пусто!Как ветер воет вдогонку с Ладоги!Река.Большая река.Холодина.Рябит река.Я в середине.Белым медведемвзлез на льдину,плыву на своей подушке-льдине.Бегут берега,за видом вид.Подо мной подушки лед.С Ладоги дует.Вода бежит.Летит подушка-плот.Плыву.Лихорадюсь на льдине-подушке.Одно ощущенье водой не вымыто:я долженне то под кроватные дужки,не топод мостом проплыть под каким-то.Были вот так же:ветер да я.Эта река!..Не эта.Иная.Нет, не иная!Было —стоял.Было — блестело.Теперь вспоминаю.Мысль растет.Не справлюсь я с нею.Назад!Вода не выпустит плот.Видней и видней...Ясней и яснее...Теперь неизбежно...Он будет!Он вот!!!

Волны устои стальные моют.Недвижный,страшный,упершись в бокастолицы,в отчаяньи созданной мною,стоитна своих стоэтажных быках.Небо воздушными скрепами вышил.Из вод феерией стали восстал.Глаза подымаю выше,выше...Вон!Вон —опершись о перила моста̀...Прости, Нева!Не прощает,гонит.Сжалься!Не сжалился бешеный бег.Он!Он —у небес в воспаленном фоне,прикрученный мною, стоит человек.Стоит.Разметал изросшие волосы.Я уши лаплю.Напрасные мнешь!Я слышумой,мой собственный голос.Мне лапы дырявит голоса нож.Мой собственный голос —он молит,он просится:— Владимир!Остановись!Не покинь!Зачем ты тогда не позволил мнеброситься!С размаху сердце разбить о быки?Семь лет я стою.Я смотрю в эти воды,к перилам прикручен канатами строк.Семь лет с меня глаз эти воды не сводят.Когда ж,когда ж избавления срок?Ты, может, к ихней примазался касте?Целуешь?Ешь?Отпускаешь брюшко?Самв ихний быт,в их семейное счастьенаме́реваешься пролезть петушком?!Не думай! —Рука наклоняется вниз его.Грозитсясухойв подмостную кручу.— Не думай бежать!Это явызвал.Найду.Загоню.Доконаю.Замучу!Там,в городе,праздник.Я слышу гром его.Так что ж!Скажи, чтоб явились они.Постановленье неси исполкомово.Му́ку мою конфискуй,отмени.Покапо этойпо Невскойпо глубиспаситель-любовьне придет ко мне,скитайся ж и ты,и тебя не полюбят.Греби!Тони меж домовьих камней! —

Стой, подушка!Напрасное тщенье.Лапой гребу —плохое весло.Мост сжимается.Невским течениемменя несло,несло и несло.Уже я далёко.Я, может быть, за́ день.За де́ньот тени моей с моста.Но гром его голоса гонится сзади.В погоне угроз паруса распластал. —Забыть задумал невский блеск?!Ее заменишь?!Некем!По гроб запомни переплеск,плескавший в «Человеке». —Начал кричать.Разве это осилите?!Буря басит —не осилить вовек.Спасите! Спасите! Спасите! Спасите!Тамна мостуна Невечеловек!