1

Вы счастливы? — Не скажете! — Едва ли!И лучше, — пусть!Вы слишком многих, мнится, целовали.Отсюда — грусть.

Всех героинь шекспировских трагедийЯ вижу в Вас.Вас, юная трагическая лэди,Никто не спас.

Вы так устали повторять любовныйРечитатив.Чугунный обод на руке бескровной —Красноречив.

Я Вас люблю! — Как грозовая тучаНад Вами — грех!За то, что Вы язвительны, и жгучи,И лучше всех.

За то, что мы, что наши жизни — разныВо тьме дорог,За Ваши вдохновенные соблазныИ темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый,Скажу прости,За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! —Уж не спасти.

За эту дрожь, за то, что — неужелиМне снится сон? —За эту ироническую прелесть,Что Вы — не он.

Под лаской плюшевого пледаВчерашний вызываю сон.Что это было? — Чья победа?Кто побежден?

Всё передумываю снова,Всем перемучиваюсь вновь.В том, для чего не знаю слова,Была ль любовь?

Кто был охотник? Кто — добыча?Всё дьявольски-наоборот!Что понял, длительно мурлыча,Сибирский кот?

В том поединке своеволийКто в чьей руке был только мяч?Чье сердце — Ваше ли, мое ли —Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?Чего так хочется и жаль?Так и не знаю: победила ль?Побеждена ль?

Сегодня таяло, сегодняЯ простояла у окна.Ум — отрезвленней, грудь свободней,Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно бытьУстала попросту душа,И как-то не хотелось трогатьМятежного карандаша.

Так простояла я — в тумане —Далекая добру и злу,Тихонько пальцем барабаняПо чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже,Чем первый встречный — этот вот, —Чем перламутровые лужи,Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица,И попросту бегущий пес.И даже нищая певицаМеня не довела до слез.

Забвенья милое искусствоДушой усвоено уже.— Какое-то большое чувствоСегодня таяло в душе.

Вам одеваться было лень,И было лень вставать из кресел.— А каждый Ваш грядущий деньМоим весельем был бы весел!

Особенно смущало ВасИдти так поздно в ночь и холод.— А каждый Ваш грядущий часМоим весельем был бы молод!

Вы это сделали без зла,Невинно и непоправимо.— Я Вашей юностью была,Которая проходит мимо.

Сегодня, часу в восьмом,Стремглав по Большой Лубянке,Как пуля, как снежный комКуда-то промчались санки.

Уже прозвеневший смех...Я так и застыла взглядом:Волос рыжеватый мех,И кто-то высокий — рядом!

Вы были уже с другой,С ней путь открывали санный,С желанной и дорогой, —Сильнее, чем я — желанной!

Мир — весел и вечер лих!Из муфты летят покупки...Так мчались вы в снежный вихрь,Взор к взору и шубка к шубке.

И был жесточайший бунт,И снег осыпался бело.Я около двух секунд— Не более — вслед глядела.

И гладила длинный ворсНа шубке своей — без гнева.— Ваш маленький Кай замерз,О Снежная Королева!

Как весело сиял снежинкамиВаш серый, мой соболий мех,Как по рождественскому рынку мыИскали ленты, ярче всех.

Как розовыми и несладкимиЯ вафлями объелась, — шесть!Как всеми рыжими лошадкамиЯ умилялась в Вашу честь.

Как рыжие поддевки — парусом,Божась, сбывали нам тряпье,Как на чудных московских барышеньДивилось глупое бабье.

Как в час, когда народ расходится,Мы нехотя вошли в собор,Как на старинной БогородицеВы приостановили взор.

Как этот лик с очами хмурымиБыл благостен и изможден,В киоте с круглыми амурамиЕлисаветинских времен.

Как руку Вы мою оставили,Сказав: «О, я ее хочу!»С какою бережностью вставилиВ подсвечник — желтую свечу...

— О светская, с кольцом опаловымРука! — О, вся моя напасть! —Как я икону обещала ВамСегодня ночью же украсть.

Как в монастырскую гостиницу— Гул колокольный и закат, —Блаженные, как именинницы,Мы грянули, как полк солдат.

Как я Вам хорошеть до старостиКлялась, и просыпала соль,Как трижды мне — Вы были в ярости!Червонный выходил король.

Как голову мою сжимали Вы,Лаская каждый завиток,Как Вашей брошечки эмалевойМне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикамВодила сонною щекой,Как Вы меня дразнили мальчиком,Как я Вам нравилась такой...

Ночью над кофейной гущейПлачет, глядя на Восток.Рот невинен и распущен,Как чудовищный цветок.

Скоро месяц, юн и тонок,Сменит алую зарю.Сколько я тебе гребенокИ колечек подарю!

Юный месяц между ветокНикого не устерег.Сколько подарю браслетокИ цепочек, и серег!

Как из-под тяжелой гривыБлещут яркие зрачки!— Спутники твои ревнивы? —Кони кровные легки!

Свободно шея поднята,Как молодой побег.Кто скажет имя, кто — лета,Кто — край ее, кто — век?

Извилина неярких губКапризна и слаба,Но ослепителен уступБетховенского лба.

Светло-коричневым кольцомСлегка оттенены,Владычествуют над лицомГлаза, как две луны.

До умилительности чистИстаявший овал.Рука, к которой шел бы хлыстИ — в серебре — опал.

Рука, ушедшая в шелка,Достойная смычка,Неповторимая рука,Прекрасная рука.

Ты проходишь своей дорогою,И руки твоей я не трогаю,Но тоска во мне — слишком вечная,Чтоб была ты мне — первой встречною.

Сердце сразу сказало: «Милая!»Всё тебе — наугад — простила я,Ничего не знав — даже имени!О люби меня, о люби меня!

Вижу я по губам — извилиной,По надменности их усиленной,По тяжелым надбровным выступам:Это сердце берется — приступом!

Платье — шелковым, черным панцирем,Голос с чуть хрипотцой цыганскою,Всё в тебе мне до боли нравится, —Даже то, что ты не красавица!

Красота, не увянешь за лето!Не цветок, — стебелек из стали ты,Злее злого, острее острого,Увезенный — с какого острова?

Опахалом чудишь, иль тросточкой, —В каждой жилке и в каждой косточке,В форме каждого злого пальчика, —Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя,Открываю тебе и миру я,Всё, что нам в тебе уготовано,Незнакомка с челом Бетховена!

Могу ли не вспоминать яТот запах White Rose и чая,И севрские фигуркиНад пышащим камельком...

Мы были: я — в пышном платьеИз чуть золотого фая,Вы — в вязаной черной курткеС крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли ВыЛицом, без малейшей краски,Как встали, кусая пальчик,Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивыйПод тяжестью рыжей каски.— Не женщина и не мальчик,Но что-то сильней меня!

Движением беспричиннымЯ встала, нас окружили.И кто-то, в шутливом тоне:— «Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длиннымВы в руку мою вложилиИ нежно в моей ладониПомедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо,Уже предвкушая стычку, —Я полулежала в кресле,Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу,И я поднесла Вам спичку,Не зная, что делать, еслиВы взглянете мне в лицо.

Я помню — над синей вазой —Как звякнули наши рюмки!— «О будьте моим Орестом!»И я Вам дала цветок.

Смеясь — над моей ли фразой? —Из замшевой черной сумкиВы вынули длинным жестомИ выронили — платок.

Все глаза под солнцем — жгучи,День не равен дню.Говорю тебе на случай,Если изменю:

Чьи б ни целовала губыЯ в любовный час,Черной полночью кому быСтрашно не клялась —

Жить, как мать велит ребенку,Как цветочек цвесть,Никогда ни в чью сторонкуОком не повесть...

Видишь крестик кипарисный?Он тебе знаком! —Всё проснется — только свистниПод моим окном!

Повторю в канун разлуки,Под конец любви,Что любила эти рукиВластные твои,

И глаза — кого-кого-тоВзглядом не дарят! —Требующие отчетаЗа случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятойСтрастью — видит Бог! —Требующую расплатыЗа случайный вздох.

И еще скажу устало,Слушать не спеши! —Что твоя душа мне всталаПоперек души.

И еще тебе скажу я:Всё равно — канун! —Этот рот до поцелуяТвоего — был юн.

Взгляд — до взгляда — смел и светел,Сердце — лет пяти...Счастлив, кто тебя не встретилНа своем пути!

Есть имена, как душные цветы,И взгляды есть, как пляшущее пламя...Есть темные извилистые рты,С глубокими и влажными углами.

Есть женщины. — Их волосы, как шлем.Их веер пахнет гибельно и тонко.Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачемМоя душа спартанского ребенка?!

Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать — куда Вам путь,И где — пристанище.

Я вижу: мачта корабля,И Вы — на палубе...Вы — в дыме поезда... ПоляВ вечерней жалобе...

Вечерние поля в росе,Над ними — во́роны...— Благословляю Вас на всеЧетыре стороны!

В первой любила тыПервенство красоты,Кудри с налетом хны,Жалобный зов зурны,

Звон — под конем — кремня,Стройный прыжок с коня,И — в самоцветных зернах —Два челночка узорных.

А во второй — другой —Тонкую бровь дугой,Шелковые коврыРозовой Бухары,

Перстни по всей руке,Родинку на щеке,Вечный загар сквозь блонды,И полунощный Лондон.

Третья тебе былаЧем-то еще мила...— Что от меня останетсяВ сердце твоем, странница?