Я давно замечал этот серенький дом,В нем живут две почтенные дамы,Тишина в нем глубокая днем,Сторы спущены, заперты рамы.А вечерней порой иногдаЗдесь движенье веселое слышно:Приезжают сюда господаИ девицы, одетые пышно.Вот и нынче карета стоит,В ней какой-то мужчина сидит;Свищет он, поджидая кого-то,Да на окна глядит иногда.Наконец, отворились ворота,И, нарядна, мила, молода,Вышла женщина...
«Здравствуй, Наташа!Я уже думал — не будет конца!»— Вот тебе деньги, папаша! —Девушка села, цалует отца.Дверцы захлопнулись, скрылась карета,И постепенно затих ее шум.«Вот тебе деньги!» Я думал: что ж это?Дикая мысль поразила мой ум.Мысль эта сердце мучительно сжала.Прочь, ненавистная, прочь!Что же, однако, меня испугало?Мать, продающая дочь,Не ужасает нас... так почему же?..Нет, не поверю я!.. изверг, злодей!Хуже убийства, предательства хуже...Хуже-то хуже, да легче, верней,Да и понятней. В наш век утонченныйИзверги водятся только в лесах.Это не изверг, а фат современный —Фат устарелый, без места, в долгах.Что ж ему делать? Другого закона,Кроме дендизма, он в жизни не знал,Жил человеком хорошего тонаИ умереть им желал.Поздно привык он ложиться,Поздно привык он вставать,Кушая кофе, помадиться, бриться,Ногти точить и усы завивать;Час или два перед тонким обедомНевский проспект шлифовать.Смолоду был он лихим сердцеедом:Долго ли денег достать?С шиком оделся, приставил лорнеткуК левому глазу, прищурил другой,Мигом пленил пожилую кокетку,И полилось ему счастье рекой.Сладки трофеи нетрудной победы —Кровные лошади, повар-француз...Боже! какие давал он обеды —Роскошь, изящество, вкус!Подлая сволочь глотала их жадно.Подлая сволочь?.. о, нет!Всё, что богато, чиновно, парадно,Кушало с чувством и с толком обед.Мы за здоровье хозяина пили,Мы цаловалися с ним,Правда, что слухи до нас доходили...Что нам до слухов — и верить ли им?Старый газетчик, в порыве усердия,Так отзывался о нем:«Друг справедливости! жрец милосердия!»То вдруг облаял потом, —Верь, чему хочешь!Мы в нем не заметилиПодлости явной: в игре он платил.Муза! воспой же его добродетели!Вспомни, он набожен был;Вспомни, он руку свою тороватуюВечно раскрытой держал,Даже Жуковскому что-то на статуюПо доброте своей дал!Счастье, однако, на свете непрочно —Хуже да хуже с годами дела.Сил ему много отпущено, точно,Да красота изменять начала.Он уж купил три таинственных банки:Это — для губ, для лица и бровей,Учетверил благородство осанкиИ величавость походки своей;Ходит по Невскому с палкой, с лорнетомСорокалетний герой.Ходит зимою, весною и летом,Ходит и думает: «Черт же с тобой,Город проклятый!Я строен, как тополь,Счастье найду по другим городам!»И, рассердись, покидаетПетрополь...Может быть, ведомо вам,Что за границей местами есть воды,Где собирается множество дам —Милых поклонниц свободы,Дам и отчасти девиц,Ежели дам, то в замужстве несчастных;Разного возраста лиц,Но одинаково страстных, —Словом, таких, у которых талантЖалкою славой прославиться в светеИ за которых Жорж СандПеред мыслителем русским в ответе.Что привлекает их в город такой,Славный не столько водами,Сколько азартной игройИ... но вы знаете сами...Трудно решить. Говорят,Годы терпенья и плена,Тяжких обид и досадВдруг выкупает измена;Ежели так, то целительность водНе подлежит никакому сомненью.Бурно их жизнь там идет,Вся отдана наслажденью,Оригинален наряд, —Дома одеты, а в людиПолураздеться спешат:Голые спины и голые груди!(Впрочем, не к каждой из дамЭти идут укоризны:Так, например, только лечатся тамСкромные дочери нашей отчизны...)Наш благородный геройТам свои сети раскинул,Там он блистал еще годик-другой,Но и оттудова сгинул.Лет через восемь потомОн воротился в Петрополь,Всё еще строен, как тополь,Но уже несколько хром,То есть не хром, а немножкоСтала шалить его левая ножка —Вовсе не гнулась! ШагалЕю он словно поленом,То вдруг внезапно болталВ воздухе правым коленом.Белый платочек в руке,Грусть на челе горделивом,Волосы с бурым отливом —И ни кровинки в щеке!Плохо!..А вкусы так пошлы и грубы,Дай им красавчика, кровь с молоком...Волк, у которого выпали зубы,Бешено взвыл; огляделся кругомДа и решился... Трудами питатьсяНет ни уменья, ни сил,В бедности гнусной открыто признатьсяПеред друзьями, которых кормил,И удалиться с роскошного пира —Нет! добровольно геройСанктпетербургского модного мираНе достигает развязки такой.Молод — так дело женитьбой поправит,Стар — так игорный притон заведет,Вексель фальшивый составит,В легкую службу пойдет,Славная служба! Наш старый красавецЧуть не пошел было этой тропой,Да не годился... Вот этот мерзавец!Под руку с дочерью! Весь завитой,Кольца, лорнетка, цепочка вдоль груди...Плюньте в лицо ему, честные люди!Или уйдите хоть прочь!Легче простить за поджог, за покражу —Это отец, развращающий дочьИ выводящий ее на продажу!..«Знаем мы, знаем — да дела нам нет,Очень горяч ты, любезный поэт!»
Музыка вроде шарманкиОднообразно гудит,Сонно поют испитые цыганки,Глупый цыган каблуками стучит.Около русой НаташиПять молодых усачейПьют за здоровье папаши.Кажется, весело ей:Смотрит спокойно, наивно смеется.Пусть же смеется всегда!Пусть никогда не проснется!Если ж проснется, что будет тогда?Нож ли ухватит, застонет ли тяжкоИ упадет без дыханья, бедняжка,Сломлена ужасом, горем, стыдом?Кто ее знает! Не дай только божеБыть никому в ее коже, —Звать обнищалого фата отцом!
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|