Скребницей чистил он коня,А сам ворчал, сердясь не в меру:«Занес же вражий дух меняНа распроклятую квартеру!
Здесь человека берегут,Как на турецкой перестрелке,Насилу щей пустых дадут,А уж не думай о горелке.
Здесь на тебя как лютый зверьГлядит хозяин, а с хозяйкой...Небось, не выманишь за дверьЕе ни честью, ни нагайкой.
То ль дело Киев! Что за край!Валятся сами в рот галушки,Вином — хоть пару поддавай,А молодицы-молодушки!
Ей-ей, не жаль отдать душиЗа взгляд красоткичернобривой.Одним, одним не хороши...»— А чем же? расскажи, служивый.
Он стал крутить свой длинный усИ начал: «Молвить без обиды,Ты, хлопец, может быть, не трус,Да глуп, а мы видали виды.
Ну, слушай: около ДнепраСтоял наш полк; моя хозяйкаБыла пригожа и добра,А муж-то помер, замечай-ка!
Вот с ней и подружился я;Живем согласно, так что любо:Прибью — Марусинька мояСловечка не промолвит грубо;
Напьюсь — уложит, и самаОпохмелиться приготовит;Мигну бывало: «Эй, кума!» —Кума ни в чем не прекословит.
Кажись: о чем бы горевать?Живи в довольстве, безобидно;Да нет: я вздумал ревновать.Что делать? враг попутал, видно.
Зачем бы ей, стал думать я,Вставать до петухов? кто просит?Шалит Марусенька моя;Куда ее лукавый носит?
Я стал присматривать за ней.Раз я лежу, глаза прищуря,(А ночь была тюрьмы черней,И на дворе шумела буря),
И слышу: кумушка мояС печи тихохонько прыгнула,Слегка обшарила меня,Присела к печке, уголь вздула
И свечку тонкую зажгла,Да в уголок пошла со свечкой,Там с полки скляночку взялаИ, сев на веник перед печкой,
Разделась донага; потомИз склянки три раза хлебнула,И вдруг на венике верхомВзвилась в трубу — и улизнула.
Эге! смекнул в минуту я:Кума-то, видно, басурманка!Постой, голубушка моя!..И с печки слез — и вижу: склянка.
Понюхал: кисло! что за дрянь!Плеснул я на пол: что за чудо?Прыгнул ухват, за ним лохань,И оба в печь. Я вижу: худо!
Гляжу: под лавкой дремлет кот;И на него я брызнул склянкой —Как фыркнет он! я: брысь!.. И вотИ он туда же за лоханкой.
Я ну кропить во все углыС плеча, во что уж ни попало;И всё: горшки, скамьи, столы,Марш! марш! все в печку поскакало.
Кой чорт! подумал я: теперьИ мы попробуем! и духомВсю склянку выпил; верь не верь —Но кверху вдруг взвился я пухом.
Стремглав лечу, лечу, лечу,Куда, не помню и не знаю;Лишь встречным звездочкам кричу:Правей!.. и наземь упадаю.
Гляжу: гора. На той гореКипят котлы; поют, играют,Свистят и в мерзостной игреЖида с лягушкою венчают.
Я плюнул и сказать хотел...И вдруг бежит моя Маруся:Домой! кто звал тебя, пострел?Тебя съедят! Но я, не струся:
Домой? да! черта с два! почемМне знать дорогу? — Ах, он странный!Вот кочерга, садись верхомИ убирайся, окаянный.
— Чтоб я, я сел на кочергу,Гусар присяжный! Ах ты, дура!Или предался я врагу?Иль у тебя двойная шкура?
Коня! — На, дурень, вот и конь. —И точно: конь передо мною,Скребет копытом, весь огонь,Дугою шея, хвост трубою.
— Садись. — Вот сел я на коня,Ищу уздечки, — нет уздечки.Как взвился, как понес меня —И очутились мы у печки.
Гляжу: всё так же; сам же яСижу верхом, и подо мноюНе конь — а старая скамья:Вот что случается порою».
И стал крутить он длинный ус,Прибавя: «Молвить без обиды,Ты, хлопец, может быть, не трус,Да глуп, а мы видали виды».
(Нет комментариев)
|
|
|
|