Глава 1.1. Желание

Том Ⅰ: Квантовая запутанность

Бог не играет в кости со Вселенной.

— Альберт Эйнштейн (наиболее частая атрибуция)

***

Хотя базовое обучение ответственности и последствиям загадывания желаний является обязательным с этической точки зрения, это требование должно быть соотнесено с высшим благом человеческого общества. Учителям запрещено разглашать информацию о системе инкубаторов сверх того, что представлено в учебной программе; это ограничение действует до тех пор, пока ученики не достигнут предельного возраста заключения контракта — обычно двадцати лет. Хотя забота об учениках похвальна, молчание — ваша обязанность как гражданина и как члена человеческого общества. Нарушение этой политики повлечет за собой немедленное увольнение с должности с последующими возможным наказанием…

— Выдержка из «Универсальных рекомендаций для учителей средних школ (12-я редакция)».

***

С учётом обновленных военных требований, переданных мне ВИИСЛ, прогнозы показывают, что производство скоро станет недостаточным для удовлетворения совокупного спроса. Поэтому я рекомендую немедленно сократить количество предоставляемых квот для всех домохозяйств и гражданских организаций, перераспределив их в соответствии с производительностью добровольцев, как указано в прилагаемых таблицах. Кроме того, таблица пять описывает категории товаров и услуг, для приобретения которых теперь потребуются квоты. Консультации с ИИГС показывают, что, хотя моральный дух пострадает, общественное сопротивление останется номинальным. К сожалению, времена изменились.

— Рекомендация Машины Производства и Распределения (МПР), единогласно принятая ЦЭК по ускоренной процедуре.

***

Сидзуки Рёко медленно открыла глаза, потолок над ней сфокусировался.

Это был приятный сон, с тортиком.

Она села и потянулась, высоко подняв одну руку, после чего инстинктивно запросила показания хронометра. Оказалось, было 10:11:23, это знание непосредственно влилось в её поток сознания.

Она недовольно хмыкнула: надеялась встать раньше. Ну что ж, в любом случае ей не хотелось этого настолько, чтобы ставить будильник.

Выскользнув из-под одеяла, Рёко сунула ноги в свои любимые тапочки-зайчики, пищащие при ходьбе. Они имели сентиментальную ценность, но она настаивала перед друзьями, что это «просто старые тапочки, которые ей подарили». Её миниатюрный рост, казалось, заставлял друзей думать о ней как о ком-то вроде ребёнка, и она не хотела делать ничего, чтобы укрепить это впечатление.

Схватив с вешалки сменную одежду, она начала снимать пижаму. Это было немного утомительно; некоторые люди, особенно многие из её одноклассников-мальчиков, были достаточно ленивы, чтобы просто носить одну и ту же самоочищающуюся одежду каждый день. Другие предпочитали более индивидуальный подход и использовали роботов, которые одевали их.

Её семья была немного более традиционной — и менее обеспеченной — чем другие.

Натягивая красивую юбку, которую выбрала накануне вечером, она в очередной раз позавидовала взрослым. Большинство последних использовали стандартный метод подавления сна, сочетающий в себе ряд медикаментов и нанопроцедур и, как следствие, спали от трёх часов в день до нуля, в зависимости от личных предпочтений. Подобный режим считался потенциально небезопасным для четырнадцатилетних вроде неё, и это всё равно была не лучшая идея: идеология Управления подчёркивала важность того, чтобы каждое новое поколение детей испытало на себе немного человеческого опыта, даже устаревшие его аспекты. Так они не забудут свои корни и не превратятся в бездушных постчеловеческих чудовищ, или что-то в этом роде.

Правительство всегда придавало этим вещам большое значение. Идеология Управления, например, была причиной встроенных ограничений на прямую ментальную связь и виртуальную реальность. От них ожидалось, что они будут шевелить губами, чтобы говорить, за исключением намеренно медленной дальней связи, а временные билеты для активации VR-имплантов были непомерно дорогими.

В конце концов, всё остальное было бы нечеловеческим.

За исключением редких моментов слабости, она, в общем-то, не возражала против всех этих лишних часов сна. Рёко не понимала, куда люди так спешат. В наши дни у каждого было всё время мира и не было ничего, ради чего стоило бы спешить.

Совсем ничего.

Она мысленно приказала жалюзи открыться и оперлась на подоконник, взглянув на городской пейзаж с выгодной позиции на сорок втором этаже. За спиной её длинные волосы бесшумно распутались: цепкие пряди пробуждались к новому дню. Это было одно из удобств, которое не ограничивалось: волосы, которые сохраняли постоянную длину, сами очищались и укладывались, были удивительно полезны.

Иногда она чувствовала себя по-настоящему глупо, как квадратный колышек в мире круглых отверстий. Им вбивали в головы в школе: история человечества — это история побега. Побега от голода, от бедности, от нужды. Теперь человечество действительно достигло конца истории и наконец шло по пути построения идеального общества.

Оно не казалось идеальным для неё.

Она посмотрела на Митакихару. Город гудел от активности, с транспортными средствами, постоянно движущимися по поверхности, по бесчисленным эстакадам и туннелям, и, как она знала, глубоко под землёй. Воздушные транспортные средства оказались непрактичными и неэффективными — единственным настоящим решением проблемы пробок было перейти в 3D.

Пешеходы и велосипедисты роились на скайвэях, дроны патрулировали небо, и, если присмотреться, можно было увидеть границы ЗВР — заповедника видового разнообразия.

Но, неизбежно, её взгляд устремился к космопорту.

С виду неприметное сооружение, плоское и приземистое на фоне горизонта, его название было немного ошибочным; космопорт не отправлял никого в космос, не напрямую. Вместо этого он загружал пассажиров в гиперзвуковые самолёты, направляющиеся к настоящим портам — космическим лифтам, опоясывающим экватор. Космопорт Митакихары был особенно важен и поэтому был необычайно большим и оживлённым, самолёты постоянно прибывали и убывали.

Она смотрела на него с тоской.

В мире, где можно было иметь почти всё, космические полёты всё ещё оставались одной из настоящих редкостей. Жёстко ограниченные и тщательно регулируемые, развлекательные полёты намеренно стоили абсурдно дорого, чтобы ограничить гражданские путешествия. Можно было стать туристом, если захочешь — если готов платить.

Так было не всегда. Однако в наши дни космос был зарезервирован для колонистов — и военных. Действительно, подняв взгляд, Рёко могла даже увидеть отблеск одной из многочисленных оборонительных станций, вращающихся вокруг Земли.

Она наклонилась и заглянула в телескоп, установленный рядом с её окном, бросив пылезащитный чехол на кровать. Подарок от бабушки, это была одна из тех автоматических моделей, требующих лишь переданной с корковых имплантов команды, чтобы автоматически найти и сфокусироваться на нужной цели.

Космическая станция была одной из новых моделей — «Баки», названных так из-за их геодезической, похожей на футбольный мяч формы¹. Поскольку военные держали спецификации в строжайшем секрете, никто не знал, почему была изменена фундаментальная форма, только то, что она каким-то образом стала лучше. Достаточно сказать, что подобных станций было сотни, каждая почти наверняка способна отклонить крупные астероиды или уничтожить континенты на поверхности внизу, и они постоянно модернизировались, дополнялись или заменялись.

Никто не знал, будет ли их достаточно, если они когда-нибудь действительно понадобятся.

Её одноклассники, родители, все вокруг, казалось, были счастливы здесь. Бесконечное изобилие, отсутствие серьёзных беспокойств, добровольность любой продуктивной работы — в наши дни жители Земли проводили время за своими хобби, становясь художниками, физиками, спортсменами, осуществляя мечты, которым когда-то мешало отсутствие возможностей, и прожигая бесконечные годы своего биологического бессмертия.

Но не она. Она не была счастлива здесь.

Она продолжала говорить себе, что переживёт это, что найдёт хобби, может быть, заведёт парня или увлечётся продвинутой теорией поля, но этого никогда не происходило. Вместо этого она постоянно ловила себя на том, что смотрит вверх, на вселенную, где, как она чувствовала, по-настоящему лежало её сердце.

Может быть, когда-нибудь она сможет туда отправиться.

— Давай, Рёко-тян, — сказал ей отец, появившись за ней в дверном проёме. — Ты уже пропустила завтрак с остальными. Знаешь же, как твоя мама расстраивается, когда ты так делаешь. Не заставляй её ждать ещё дольше.

Он не выглядел ни на день старше тридцати, хотя ему было далеко за сто.

«Легко ворчать, когда не нужно спать», — подумала Рёко, но вслух сказала:

— Хорошо, иду.

Она задержалась ещё немного, глядя на горизонт. Затем бросила пылезащитный чехол обратно на телескоп и вышла за дверь, оставив постель заправляться самой.

— Можешь поверить в эту хрень? — спросил дедушка, когда она вошла в главную комнату.

Это была переполненная комната, предназначенная служить жилым пространством, зоной развлечений и столовой, с модульной мебелью для каждого применения. Многие вещи были дешёвыми, но пространство в таком плотном городском центре, как Митакихара, всегда ценилось на вес золота. Как следствие, большинство семей в городе ютились в крайне тесных квартирах — и никто не хотел жить за пределами города, потому что это было и дорого, и скучно. Не из-за квартир — они всё равно распределялись правительством, и их было гораздо легче получить вдали от города. Но поскольку большинство граждан тратили государственные доходы, различия в ценах между городскими и сельскими районами отражали в основном стоимость транспортировки товаров — и, таким образом, товары всегда были дороже вдали от центров производства, городов. Управление не склонно было смягчать эту разницу, поскольку оно всё равно предпочитало более плотные города за их производительность, эффективность, безопасность для окружающей среды и удобство надзора. Это был лишь один из многих практических компромиссов с теоретической эвдемонией.

— Я же просила не ругаться при Рёко, пап, — сказала мать, нахмурившись, когда Рёко села за стол.

— Она и похуже в школе постоянно слышит, уверяю тебя, — упрямо сказал мужчина. — Кстати, ты новости видела? — спросил он, поворачиваясь и указывая на слова, появившиеся на стене позади него, которая на время стала стеклянной.

— Да, пап, — сказала мать своим фирменным многострадальным тоном. — Мы все прекрасно умеем проверять свои новостные ленты.

— Какие новости? — спросила Рёко. В отличие от родителей, ей не хотелось, чтобы в мозг каждое утро доставлялись новости. Она считала это отвлекающим.

— Они снова сокращают распределение! — сказал мужчина. — Какое безобразие! Я думал, мы живем в будущем! По крайней мере, так нам постоянно говорят.

— Не упрямься. Ты же знаешь, какая сейчас ситуация, — сказала мать резким голосом.

Она беспокойно постукивала пальцами по столу. За столом повисло напряжение.

Что-то было не так, интуитивно поняла Рёко.

— К тому же, если ты скоро не передумаешь, — добавила она, — я уверена, твои дополнительные квоты легко помогут нам продержаться.

В её голосе звучал сарказм.

— Послушай, я знаю, ты не одобряешь, — сказал старик, сразу же продолжая старый спор. — Но я уже всё решил.

— Я просто не понимаю, что тебя в этом привлекает.

— Послушайте, — перебил отец Рёко, вытянув руку вперёд, словно пытаясь физически разделить их. — Давайте не будем снова ворошить этот спор. Он взрослый человек. Он может принимать собственные решения.

— Именно так, — сказал старик, несколько озадаченный неожиданной защитой.

— Я просто хочу, чтобы он знал, что нам не нужны квоты, — настаивала мать. — Мы прекрасно обойдёмся без этого. Я просто не хочу, чтобы ты умирал, пап.

Эти резкие слова еще больше омрачили атмосферу за столом.

— Я вполне могу остаться в живых, — сказал старик, уже слышавший это раньше.

— Большинство не выживают, — возразила мать.

— Да ладно вам, вы двое, — попытался вмешаться отец.

— Твоя мать всё ещё жива, не так ли? — указал дедушка.

На самом деле, единственная причина, по которой они это знали, заключалась в том, что они ещё не получили официального извещения о смерти. В какой-то момент за последние двенадцать лет женщина просто перестала писать.

— Я знаю, ты пытаешься последовать за ней, — возразила мать Рёко с тоской и гневом в голосе, силой выдавливая слова. — Но, пожалуйста. Откажись от этого. Она не вернется. Она больше тебя не любит.

— Дорогая! — сказал отец, схватив мать за плечо. Это замечание было уже лишним.

— Я не могу быть здесь счастлив, — сказал дедушка, опустив голову. — Я просто не могу. Я пытался. Может быть, там, снаружи, есть что-то для меня.

Для тех, кто жил на Земле и был недоволен своей медицински вечной жизнью, существовало готовое решение. Те, кто страдал от скуки, кто не мог вписаться в общество, кто развелся после шестидесяти лет счастливого брака — все они вступали в армию, которая принимала их с распростертыми объятиями. Это было естественное место назначения для тех, кто искал перемен в своей жизни — или её конца.

И, если по счастливой случайности ты выживал, в колониях ждала новая жизнь, если ты того желал. Единственным требованием был более чем столетний возраст и возможность разумно подтвердить, что ты повидал большую часть того, что может предложить жизнь на Земле.

Вот куда ушла бабушка, и куда теперь собирался старик.

— Пожалуйста, можем мы больше не заводить этот спор снова при Рёко? — взмолился отец. — Она уже и так слышала слишком много всего.

Старик — который на самом деле совсем не выглядел старым — опустил голову.

Рёко знала, что он чувствует вину за то, что уходит, и что она была единственной причиной, по которой он заставлял себя оставаться все эти годы.

Она сглотнула.

— Приятно провести время в космосе, дедушка, — сказала Рёко, обнимая его. — Делай, что хочешь. Не чувствуй себя виноватым.

Она уткнулась лицом ему в плечо, не желая смотреть на мать. Она говорила искренне, но не хотела видеть выражение лица матери.

Мужчина слабо улыбнулся ей в ответ.

Он отбывал на следующей неделе. В понедельник, если быть точным.

«Верно, — подумала Рёко. — Через сто лет я смогу последовать за тобой».

Мать кашлянула, забирая завтрак Рёко с соседней стойки.

— Ну, кстати о сокращении ресурсов, — сказала она, с тревожной эффективностью меняя тему. — Пищевой синтезатор снова барахлит. Этим утром из него вылезло только несъедобное месиво.

— Да, я заметил сухие хлопья на завтрак, — сухо сказал отец.

— Мы этим займемся, — пообещал старик, имея в виду себя и своего зятя, пока Рёко без особого интереса смотрела на тарелку кукурузных хлопьев.

— Если он и на этот раз не заработает как следует, я вызову техника для ремонта, — сказала мать. — Мне всё равно, сколько это будет стоить. Считайте это предупреждением.

Отец Рёко хмыкнул.

— Тогда я поем в школе, — сказала Рёко, поднимаясь. — Всё равно мне хотелось блинчиков.

— Хорошо, повеселись, — сказала мать, забирая миску с хлопьями и высыпая их обратно в контейнер.

Она не была довольна дочерью.

Рёко помахала всем на прощание и вышла за дверь.

В коридоре она вошла в уже ожидающий её лифт. Он быстро спустился на сороковой этаж, где Рёко вышла, прошла четыре шага и оказалась на терминале отправления. Где ёё уже ждал райд, личный автоматический транспорт.

Она села, двери закрылись, и машина помчалась вниз по скату трубы эстакады, где переключилась с собственного источника энергии на использование колеблющихся магнитных полей вокруг.

Рёко приказала сиденью откинуться и улеглась. Она смотрела на солнце сквозь множество слоёв искажающей прозрачности над ней: транспортные трубы пересекали небо, словно паутина гигантского паука, оптимизирующего движение.

Машина мчалась вперёд с головокружительной скоростью, в идеальной синхронизации с другими.

Слишком быстро она вышла на входе в свою школу на тридцатом этаже. Она часто желала, чтобы поездка длилась дольше, чтобы у неё было время посмотреть на небо и подумать.

По правде говоря, в нынешнее время прямого насыщения сознания информацией и всеобщего доступа к знаниям существовали более эффективные способы освоения навыков, чем посещение школы. Даже незаменимого личного взаимодействия можно было добиться, просто найдя кого-нибудь поблизости, кто готов был лично обучать вас — а по каждой мыслимой теме таких людей было предостаточно. У людей просто масса времени.

Нет, дело не в обучении, по крайней мере, не напрямую. Дело в общении со сверстниками и, что более важно, в выяснении того, чему вы хотите научиться. Как только вы это понимали, всё шло легко, и вас оставляли более или менее наедине с собой.

Это было невероятно важно, и ей ещё предстояло этого достичь.

Она пришла рано, поэтому, как и обещала, зашла в школьную столовую. В век трехмерных пищевых принтеров школьная еда была неотличима от той, что готовила ваша мать — если только ваша мать, или хотя бы кто-то в твоей семье, не увлекался традиционной кулинарией.

Что ж, синтезированная еда была довольно хороша, так что это не было большой проблемой.

— Рёко! — окликнули её друзья, когда она вошла в комнату.

Она огляделась, отыскивая источник звука — стол примерно посередине комнаты.

Она протиснулась мимо других столов, усаживаясь рядом с Симоной, иностранной студенткой по обмену, которая присоединилась к её небольшой группе друзей. Напротив неё сидели две другие её подруги: Тиаки с длинными распущенными волосами и Руико с косичками.

Её поднос с блинчиками уже был там, ожидая, доставленный роботом-официантом.

— Ах, не ожидала увидеть тебя здесь, — сказала Симона, синтаксис явно стабилизировался внутренним языковым модулем обратной связи, о чём можно было судить по едва заметной задержке в некоторых словах. В конце концов, ей это не понадобится, но она была здесь всего два месяца, и даже ускоренное обучение не было таким быстрым.

Рёко кивнула. Она обычно не любила общаться по утрам.

— Синтезатор сломался, — сказала она, изображая лицом «ничего не поделаешь».

Симона и остальные напротив неё сочувственно хмыкнули.

По правде говоря, они и Симона прекрасно могли общаться на человеческом стандартном — интернационализированном и видоизменённом английском, — но изучение местного языка было, в конце концов, частью причины её пребывания здесь. И они прекрасно понимали друг друга, со всеми задействованными при этом между ними технологиями.

— Ну, эта девушка, — начала Тиаки, указывая на Руико, — только что рассказывала нам, как она хочет стать наноинженером.

— Ого, — вежливо сказала Рёко. — Это престижно. Но что случилось с теоретической физикой?

— Оказывается, — сказала Руико. — Продвинутая теория поля наводит на меня смертную скуку. Так что я бросила это.

— Необязательно заниматься теорией поля, чтобы быть физиком, — заметила Симона.

— Да, но для всех крутых видов физики — обязательно.

Рёко оставила дальнейшие мнения при себе, тихонько ковыряя вилкой свой клубнично-шоколадный блинчик. Эта «наноинженер» в процессе обучения была одной из самых непостоянных девушек, которых она знала, меняя предпочтения почти без остановки. Наноинженерия была одной из самых сложных тем для изучения, и Рёко была уверена, что до конца месяца девушка переключится на изучение химии или, кто знает, возможно, современного искусства. С ней никогда нельзя было быть уверенной.

— А что насчет тебя, Рёко? — спросила Тиаки.

— А? Ох, э-э… — начала она, вырванная из своих мыслей.

— Она хочет быть космическим путешественником, — сказала Симона.

Рёко бросила на неё предупреждающий взгляд, но ущерб уже был нанесён.

— Да, но это не то, чем ты можешь заниматься, — сказала Тиаки. — К сожалению. Учитывая возрастные требования и необходимость вступать в бой — ты ведь не можешь этого по-настоящему хотеть?

— Ну, можно обучиться на инженера по космическим полётам или что-то в этом роде, — сказала Руико, жуя еду и предполагая, что ответ Рёко будет отрицательным. — Или, не знаю, что-нибудь, связанное с космическими лифтами. Я сама особо в это не вникала. Вообще-то, звучит не так уж плохо.

— Я могла бы заняться чем-то подобным, — бодро сказала Рёко, просто пытаясь закончить разговор.

— Говорю же… — начала Тиаки, размахивая палочками для еды.

Рёко повезло. Девушка остановилась на полуслове, поскольку все они одновременно получили внутренние напоминания о том, что обязательное занятие начнётся очень скоро, и опаздывать было бы невежливо.

— Уф, — закончила Тиаки, когда они встали, чтобы уйти. — обязательное занятие такое скучное.

— Это твой гражданский долг, — сказала Симона начинающей скрипачке. — Каждый гражданин обязан понимать науки на базовом уровне и знать базовые производственные технологии, на всякий случай, если это если это будет необходимо.

Тиаки закатила глаза.

Рёко сочувствовала. Симона звучала как какая-то правительственная брошюра. Однако Рёко подумала, что уловила намёк на иронию в голосе девушки.

Хотя обязательное занятие и правдо служило благой цели. Введённое в начале текущей войны, оно предназначалось на тот случай, если война станет настолько серьёзной, что правительство будет вынуждено переключить экономику с так называемого «эвдемонического» режима обратно в режим дефицита. Если бы это когда-нибудь произошло, семейные квоты стали бы привязываться к производительности, по сути делая продуктивную деятельность недобровольной. А если бы дела пошли совсем плохо, им, возможно, даже пришлось бы вернуться к чему-то капиталистическому.

Это уже начинало понемногу происходить. Граждане всегда получали дополнительные выплаты за определённые виды работы, но эти дополнительные выплаты становились всё более существенными с каждым месяцем, как и сложность системы уровней оплаты. В сочетании с непрерывным сокращением базового распределения это создало условия, в которых многие обладатели полезных навыков искали оплачиваемую работу, а многие другие меняли своё мнение о том, чтобы быть археологом или специалистом по чайным церемониям.

Дело дошло даже до того, что многие популярные музыканты, ранее с удовольствием распространявшие свои произведения бесплатно, начали просить у своих поклонников символические пожертвования. Подобные вещи происходили повсюду — многие вещи, которые когда-то были бесплатными, снова начинали обзаводиться ценой.

— О чём-то задумалась? — спросила Симона, как всегда заботливо.

— Об экономике, — сказала Рёко.

Симона рассмеялась — звонко и жизнерадостно.

— Уроки обществознания в начальной школе, должно быть, сильно на тебя повлияли, — поддразнила она. — Никогда бы не подумала, что ты стремишься стать специалистом по централизованному планированию.

— Никогда не знаешь, — улыбнулась Рёко.

***

Обязательное занятие было прервано довольно интересным событием.

Они обсуждали тонкости конструкции лёгких рельсотронов. В эпоху прямой подачи информации в мозг каждый мог с лёгкостью запоминать и воспроизводить информацию — настоящий вопрос заключался в том, сможете ли вы её применить, и именно это они и практиковали. В довольно холодных терминах правительства: обучение заключалось в репликации ценных нейронных цепей.

— Ого! — сказал мальчик у окна, выглядывая наружу.

Учитель прекратил диктовать необходимые спецификации, чтобы скептически посмотреть на мальчика, явно собираясь начать отчитывать его за невежливость.

Прежде чем он успел это сделать, мальчик повернулся и драматично указал на дальнюю стену, вызвав изображение того, что он видел, что было явным нарушением правил использования технологий в классе.

Изображение, превосходящее по размеру реальность, обладало абсурдной чёткостью прямого вывода на сетчатку, отображая его с гораздо большей детализацией, чем мог бы воспринять человеческий мозг. В центре объект волнения был обведён ярко-красным, и он шёл по пешеходному надземному переходу, примыкающему к их классу. Это было, коротко говоря, появление знаменитости.

Все студенты немедленно бросились к той стороне комнаты.

Учитель пожал плечами, затем подошёл, чтобы самому взглянуть. Это было довольно важное событие, и некоторая снисходительность была приемлема.

— Томоэ Мами! — отметила девушка, совершенно излишне.

— Что она здесь делает?

— Вау!

— Мами-сама!

— Мы в её родной городе, ребята. Конечно, она будет время от времени появляться. Да ладно!

— Перестань пытаться казаться спокойным. Мами — это круто. Ты тоже пытаешься посматриваешь.

Упомянутая девушка — или, скорее, женщина — была одета в повседневную одежду, а не в одну из двух униформ, знакомых по голограммам из новостных лент. Однако, несмотря на то, что все знали о её преклонном возрасте, она выглядела на девятнадцать, максимум на двадцать лет, гораздо моложе оптимального возраста, на котором нанотехнологии замораживали большинство взрослых.

Выбор внешности, возможный только для волшебниц.

Пока они смотрели, девушка остановилась на полпути и и с улыбкой повернулась к ним лицом. Она харизматично помахала рукой, её характерная причёска покачивалась.

— Да! Мами! — сказали несколько учеников, и многие из тех, кто думал, что их заметят, взволнованно махали в ответ. Окна на этом этаже не открывались по соображениям безопасности, но они всё равно кричали.

В отличие от остальных, Рёко спокойно смотрела в окно, хотя и пробилась к хорошему месту.

Она задумалась, каково это — быть такой, как она.

***

Примечания:

1. Название отсылает к Фуллеру Ричарду Бакминстеру — автору геодезического купола.