1.

Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!Но надо, надо в общество втираться,Скрывая для карьеры лязг костей...

Живые спят. Мертвец встает из гроба,И в банк идет, и в суд идет, в сенат...Чем ночь белее, тем чернее злоба,И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день трудится над докладом.Присутствие кончается. И вот —Нашептывает он, виляя задом,Сенатору скабрезный анекдот...

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязьюПрохожих, и дома, и прочий вздор...А мертвеца — к другому безобразьюСкрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонныйСпешит мертвец. На нем — изящный фрак.Его дарят улыбкой благосклоннойХозяйка-дура и супруг-дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,Но лязг костей музы́кой заглушон...Он крепко жмет приятельские руки —Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очамиС подругою — она, как он, мертва.За их условно-светскими речамиТы слышишь настоящие слова:

«Усталый друг, мне странно в этом зале». —«Усталый друг, могила холодна». —«Уж полночь». — «Да, но вы не приглашалиНа вальс NN. Она в вас влюблена...»

А там — NN уж ищет взором страстнымЕго, его — с волнением в крови...В ее лице, девически прекрасном,Бессмысленный восторг живой любви...

Он шепчет ей незначащие речи,Пленительные для живых слова,И смотрит он, как розовеют плечи,Как на плечо склонилась голова...

И острый яд привычно-светской злостиС нездешней злостью расточает он...«Как он умен! Как он в меня влюблен!»

В ее ушах — нездешний, странный звон:То кости лязгают о кости.

Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века —Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала,И повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

Пустая улица. Один огонь в окне.Еврей-аптекарь охает во сне.

А перед шкапом с надписьюVenena,Хозяйственно согнув скрипучие колена,

Скелет, до глаз закутанный плащом,Чего-то ищет, скалясь черным ртом...

Нашел... Но ненароком чем-то звякнул.И череп повернул... Аптекарь крякнул,

Привстал, — и на другой свалился бок...А гость меж тем — заветный пузырек

Сует из-под плаща двум женщинам безносымНа улице, под фонарем белёсым.

Старый, старый сон: из мракаФонари бегут — куда?Там — лишь черная вода,Там — забвенье навсегда.

Тень скользит из-за угла,К ней другая подползла.Плащ распахнут, грудь бела,Алый цвет в петлице фрака.

Тень вторая — стройный латник,Иль невеста от венца?Шлем и перья. Нет лица.Неподвижность мертвеца.

В воротах гремит звонок,Глухо щелкает замок.Переходят за порогПроститутка и развратник...

Воет ветер леденящий,Пусто, тихо и темно.Наверху горит окно.Всё равно.

Как свинец, черна вода.В ней — забвенье навсегда.Третий призрак. Ты куда,Ты, из тени в тень скользящий?

Вновь богатый зол и рад,Вновь унижен бедный.С кровель каменных громадСмотрит месяц бледный,

Насылает тишину,Оттеняет крутизнуКаменных отвесов,Черноту навесов...

Всё бы это было зря,Если б не было царя,Чтоб блюсти законы.

Только не ищи дворца,Добродушного лица,Золотой короны.

Он — с далеких пустырейВ свете редких фонарейПоявляется.

Шея скручена платком,Под дырявым козырькомУлыбается.