Глава 56. Корни и Ритуал

Убежище, предоставленное эльфами, было больше похоже на произведение искусства, чем на жилище. Дом, вплетенный в корни Великого Древа, дышал вместе с лесом. Стены из живого дерева были теплыми на ощупь, а по вечерам испускали мягкое свечение. Воздух был напоен ароматом целебных трав и влажной земли.

Первую неделю Кай почти не выходил наружу. Он спал, ел простую эльфийскую пищу, принесенную безмолвными слугами, и пытался медитировать, следуя совету Боррина и подсказкам самого леса. Он сидел на циновке из сплетенных лиан, положив руки на колени, и просто... слушал.

Сначала он слышал только хаос внутри себя — огненный вихрь Божественной Алхимии, рвущийся на свободу. Но постепенно, сквозь этот грохот, начали проступать другие звуки. Глубокий, размеренный гул Великого Древа. Быстрый, суетливый шепот мелких растений у его подножия. Терпеливую, вековую песню мха на камнях. Лес говорил с ним на языке жизни, и его собственная сила начала откликаться.

Он больше не пытался подавить буйство энергии. Вместо этого он представлял себя не сосудом, а... корнем. Мощным, древним корнем, уходящим глубоко в землю. И его сила была не огнем в чаше, а соком, текущим по этому корню — бурным, полным жизни, но подчиняющимся общему ритму.

Однажды утром, после особенно глубокой медитации, он открыл глаза и увидел, что вокруг его пальцев, лежащих на земляном полу, пробились нежные ростки папоротника с серебристыми прожилками.

Лира, наблюдавшая за ним с порога, ахнула.

— Господин...

Кай улыбнулся — впервые по-настоящему, без горечи и усталости.

— Похоже, я начинаю понимать, — сказал он. — Это не контроль. Это... симбиоз.

Боррин, чинивший у стены свою амуницию, одобрительно хмыкнул.

— Я же говорил. Ты не бутылка для шторма. Ты — утес, о который он разбивается. А утес должен быть частью земли.

Их мирное уединение прервал Аратель. Он появился на пороге их жилища так же бесшумно, как всегда.

— Лес успокаивается вокруг тебя, носитель, — произнес старый эльф. — Но рана, оставленная За'атулом, все еще сочится ядом. Она притягивает тьму, как гниль притягивает мух. Чем дольше мы медлим, тем сильнее становится новая угроза. Пришло время исполнить обещание.

Кай кивнул, вставая. Он чувствовал себя... не исцеленным, нет. Раны души заживали куда дольше. Но он чувствовал себя собранным. Связанным. Его сила все еще была дикой рекой, но теперь у нее появились берега — каменные от Горы и земляные от Леса.

— Я готов, — сказал он.

На следующий день они отправились вглубь леса, к месту, где когда-то был эпицентр скверны За'атула. Путь лежал через болотистую чащу, где воздух становился тяжелым и сладковато-приторным. Деревья здесь были корявыми, с черной, облезлой корой, а с ветвей свисали блеклые, похожие на щупальца лианы. Земля под ногами была липкой и издавала неприятный чавкающий звуг при каждом шаге.

Само место было круглой поляной, где трава была серой и ломкой, а в центре зияла черная, бездонная на вид воронка, из которой сочился тусклый, багровый свет. Воздух над ней дрожал от злобного шепота, которого не должно было быть — осколок-то был уничтожен.

— Остаточная скверна, — пояснил Аратель, его лицо было напряженным. — Как яд, впитанный землей. Она не может создать нового За'атула, но она отравляет все вокруг и служит маяком для иных существ из Бездны.

Вокруг поляны выстроились эльфийские заклинатели. Они начали тихую, монотонную песню, создавая барьер из чистой магии жизни, чтобы сдержать возможный выброс.

Кай шагнул вперед, чувствуя, как Узилище в его руке отзывается на близость скверны теплой пульсацией. Он поднял артефакт.

— Что мне делать? — спросил он у Арателя.

— То, для чего он был создан, — ответил эльф. — Не запечатывать. Очищать. Стереть эту грязь с лица мира.

Кай закрыл глаза, ища внутреннего равновесия. Он чувствовал отвратительное, ползучее прикосновение скверны, пытающееся пробраться в его разум. Но теперь у него была защита. Он ощутил под ногами твердую почву Леса, а в груди — несокрушимый ритм Горы. Он был мостом между ними.

Он отпустил поводья. Он позволил силе Божественной Алхимии хлынуть через него, но не слепым, разрушительным потоком, как в коридоре с Олдрином, а сфокусированным лучом, направляемым его волей и усиленным Узилищем.

Из сферы вырвался столп ослепительного бело-золотого света. Он не был громким или яростным. Он был... безмолвным и неумолимым. Свет ударил в черную воронку.

И скверна начала исчезать. Не сгорать, не взрываться, а просто стираться, как чернильное пятно под ластиком. Багровый свет погас, злобный шепот оборвался на полуслове. Серые, мертвые края воронки начали розоветь, на них проступила свежая, зеленая поросль.

Эльфийские заклинатели замолчали, наблюдая за происходящим с благоговейным ужасом. Они видели не магию, даже не божественное чудо. Они видели акт исправления, восстановления изначального порядка вещей.

Процесс занял несколько минут. Когда свет Узилища погас, от воронки не осталось и следа. На ее месте зеленела молодая трава, а в центре распустился нежный белый цветок, которого никто из эльфов раньше не видел.

Аратель подошел к Каю. Лицо старейшины было серьезным, но в его глазах светилось глубокое, немое уважение.

— Долг исполнен, носитель. Лес исцелен. И отныне ты не просто гость в наших землях. Пока ты хранишь в себе искру жизни, какую ты только что явил, ты всегда найдешь убежище под сенью наших деревьев.

Кай, тяжело дыша, опустил Узилище. Он чувствовал усталость, но это была чистая, светлая усталость мастера, завершившего трудную работу. Он посмотрел на Лиру, на ее сияющее от гордости лицо, на Боррина, который смотрел на него с одобрением, которого удостаивались лишь лучшие из гномьих кузнецов.

Он сделал это. Он не сломался. Он нашел способ.

Но высоко в ветвях одного из мертвых деревьев на краю бывшей поляны, притаившись в тени, сидел ворон с неестественно блестящими, словно капли нефти, глазами. Он наблюдал за всем происходящим. А когда ритуал завершился, ворон бесшумно взмахнул крыльями и исчез в чаще, унося своему хозяину весть. Весть о том, что носитель не просто выжил. Он возмужал. И стал еще более ценной добычей.